Командир быстрым шагом подошел к лодке. Ему было сорок два
года, выглядел он на пятьдесят, и лицо его сияло.
Он сорвал с себя фуражку, украшенную великолепными дубами
и шитым крабом, и, изящно размахнувшись, бросил ее туда, где
солнечные блики болтались вперемежку с окурками, - в вонючую
портовую воду.
- Все! Больше не плаваю! Все! Есть приказ, - сказал
командир атмосфере и, повернувшись к лодке, поклонился ей. -
Прости, "железо", больше не могу! Глаза его засветились.
- Прости, - прохрипел командир и согнулся еще раз.
- Товарищ командир! - подбежал дежурный, перепоясанный
съехавшим кортиком. - Товарищ командир!
Командир, чувствуя недоброе, радикулитно замер.
- Товарищ командир... у нас в субботу ввод, а... -
запыхался дежурный, - ах... в воскресенье выход... только что
звонили... х-х... просили... просили передать, - доложил он в
командирский крестец, радуясь своей расторопности.
Командир молчал, согнувшись, две секунды.
- Где моя фуражка? - спросил командир тихо, точно про
себя.
- Еще плавает, товарищ командир.
- Всем доставать мою фуражку, - сказал командир и
разогнулся.
Все бросились доставать. Мучились минут сорок. Командир
подождал, пока сбегут последние капли, и нахлобучил ее по самые
глаза. Глаза превратились в глазенки, потом он сказал шепотом
что-то длинное.